Аннотация. В настоящем книжном обзоре представлена рецензия на книгу Кормина Н.А. «В. Соловьев и Э. Гуссерль: импликация эстетического. Часть первая. Книга вторая. «Критика чистого разума»: трансцендентальные основания эстетического проекта», вышедшей из печати в издательском доме «Академия» (2017), где проводится сравнительный анализ рефлексивного опыта ряда мыслителей – И. Канта, В.С. Соловьёва, Э. Гуссерля. Во второй части обзора представлен анализ двух книг Игоря Клюканова: «Коммуникативный Универсум» (издание «РОССПЭП», 2010) и «Сообщение и забытие» (издание «Центр гуманитарных инициатив», 2018), посвященных осмыслению сообщения, которое рассматривается не как процесс передачи информации и ее результат, а как источник и природа изменчивого бытия. Третья часть обзора представляет книгу народного артиста СССР Эльдара Александровича Рязанова (Встречи и беседы, университетские тексты. СПб.: СПбГУП, 2017), где автор делится своими воспоминаниями о том, как создавались его замечательные фильмы, о друзьях и коллегах, с которыми довелось работать и общаться в течение долгой и насыщенной творческой жизни.

Ключевые слова: Кормин Н. А., рефлексивный опыт, И. Кант, В.С. Соловьев, Клюканов И., «Коммуникативный Универсум», Эльдар Рязанов, воспоминания и беседы, Запесоцкий А. С., университетские тексты

«Вознесённый непостижимой тайной красоты»

Кормин Н.А. В. Соловьев и Э. Гуссерль: импликация эстетического. Часть первая. Книга вторая. «Критика чистого разума»: трансцендентальные основания эстетического проекта. М.: Издательский дом «Академия», 2017. 96 с.

Любая философская наука не может существовать без опорных категорий. Сама логика её развития кристаллизует понятия, способные закреплять обретённый опыт конкретного и разностороннего анализа. Т. Адорно сформулировал эту мысль с предельной остротой: «Без наличия категорий эстетика была бы чем-то расплывчатым, бесхребетным, напоминающим моллюска…» [1, с.78]. В категориальном арсенале эстетики «эстетическое» занимает особое место. И служит исходным понятием. Здесь не обойтись без объяснительного принципа. Эстетическое не просто описывается, как, допустим, «реалистическое» или «комическое», а извлекается из недр философского сознания. Оно не задаётся как нечто само собой очевидное. Эстетическое выражает глубины субъективно-пристрастного опыта человеческой чувствительности.

И. Кант размышлял в своё время о том, каким может быть инопришелец, существо с другой планеты. Понятно, что у него должен быть разум, иначе он не достигнет нужной высоты в природном царстве. У пришельца должны быть зачатки нравственности. Иначе такие создания не смогут выстроить социальную организацию, обеспечить гармонию социума. Но станет ли пришелец обладать чувством красоты? Как оно возникнет и что может обеспечить универсальность и объективность представлений о красоте? Ведь уродливое может казаться многим привлекательным. Не окажется ли прекрасное царством предельного произвола? Кант приходит к выводу, что при всём разнообразии оценок красоты она сохранит некие объективные критерии, но не устранит индивидуального отношения к прекрасному. Такой критерий немецкий философ склонен называть субъективно-объективным.

Н.А. Кормин приступает к анализу категории во всеоружии разносторонней философской выучки. Его задача усложняется непременным стремлением сравнительного сопоставления рефлексивного опыта ряда мыслителей – И. Канта, В.С. Соловьёва, Э. Гуссерля. И это не просто сопоставление разных взглядов. Это напряжённое размышление о том, откуда и каким образом возник феномен, который отсутствовал, но затем обозначил свою непреложность и значимость. Разгадку тайны А.С. Кормин ищет в исходных и разнохарактерных движениях мысли крупных европейских мыслителей.

В аннотации к книге Н.А. Кормин так объясняет концепцию собственного труда: «В монографии показано, как метафизические построения Владимира Соловьева и Эдмунда Гуссерля, позиции которых в чём-то пересекаются между собой, критически сопряжены с трансцендентальными конструкциями в философии Иммануила Канта; раскрыто значение “Критики чистого разума” для прояснения смысла эксплицитных высказываний, предположенных создателями философии всеединства и феноменологии, на тему начала, порождающего новый логос эстетического, с ними связано понимание того, как выводятся определения неопределимости региона искусства, его имманентная логика и смысловая бесконечность» [6, с.3].

Это не просто текст, предваряющий изложение темы. Это самостоятельная философская миниатюра, содержащая экстракт эстетической мысли. Сложение двух концепций В.С. Соловьёва и Э. Гуссерля – это не привычное расширение темы за счёт дополнительных дискурсов. Во-первых, снайперская нацеленность философов на искусство, на его живой опыт. Теоретические выкладки способны увести нарратив в пространство отвлечённой мысли. Но это не тот случай. И. Кант, к примеру, неважно ориентировался в искусстве. Но этого нельзя сказать ни о В.С. Соловьёве, ни о Э. Гуссерле. Во-вторых, ставится непростая задача найти общие основания у мыслителей разного калибра и несовпадающей динамики поиска.

Н.А. Кормин видит свою цель в том, чтобы понять, как возникает и утверждается эстетическое суждение и формируется новый логос эстетического. Исследователь прослеживает, как выстраивается имманентная логика и смысловая бесконечность философа. По мнению Н.А. Кормина, концепции В.С. Соловьёва и Э. Гуссерля критически сопряжены с трансцендентальными конструкциями в философии И. Канта, которые имплицированы в суждения о практическом человекознании, об универсальных связях в мире, а также в обосновании когнитивного суждения через структуры синтеза и различия. Автор монографии отмечает, что ключ к тайне самой метафизики Кант находит в области трансцендентальных значений.

Модель эстетического имеет множеств граней. Н.А. Кормин рассматривает эту категорию как одну из важнейших проблем метафизики. Кант, по его словам, берёт высокую трансцендентальную ноту, хотя и не достигает, согласно Гуссерлю, феноменологического суждения как сингулярного суждения. Мне кажется оправданной мысль Н.А. Кормина, что если бы Канту удалось в третьей «Критике» создать бесконечный ресурс для эстетических импликаций личного тождества, то он мог бы значительно расширить смысловые задачи, стоящие перед философией искусства.

Нет сомнения в том, что эстетическое может рассматриваться как наиболее общая категория эстетики. Она, вообще говоря, служит метакатегорией, потому что через неё обозначается предмет эстетики, а также осмысливается сущностное родство и системное единство всего гнезда эстетических категорий. Причём эстетические понятия не просто находятся в некоем арсенале. Они зависят от логического принципа. Вопрос Н.А. Кормина: не присуща ли самой эстетике имманентная логика как органон мышления, не имплицируют ли они друг друга эйдетически?

Но вот и ответ. «Философия красоты и искусства не элиминирует логичности, для нее логика важна как универсальный органон связных рассуждений. Без нее не выстроить столь специфическую область эстетического знания, которое, правда, не допускает своей полной формализации» [6, с.25]. Вообще говоря, эта логичность – заслуга самого Канта, мыслительного типажа, готового выстроить схему понятий, невзирая на очевидность, которая далеко не всегда поддаётся раскадровке.

Как понятие «эстетическое» утвердилось в XVIII в. Но концептуальное содержание категории обсуждалось в рамках понятия «прекрасного». Н.А. Кормин показывает, что понять смысл эстетической жизни – это и значит для Гуссерля вернуться к самим эстетическим вещам, отталкиваясь от интуитивно-очевидного в художественном восприятии, понять структуры интенциональности эстетического сознания. Однако здесь не обойти без установок кантовского критицизма.

Способен ли художник самостоятельно обозначить принципы своего искусства? Это вовсе не означает, что он отступает от них. На самом деле, как показывает Н.А. Кормин, художник руководствуется внутренним побуждением своих гармонически развитых сил, а в суждении следует своему тонко развитому художественному чутью и такту. Собственно говоря, это относится не только к искусству. Мы прослеживаем эту закономерность и в научном творчестве.

Эстетическое притягивает к себе различные категории. В этом смысле оно является своеобразным центром эстетической науки. Н.А. Кормин разбирает трансцендентальную философию творчества. Гуссерль не только выявляет существенные различия между субъективно-антропологическим единством познания и объективно-идеальным единством содержания познания, но и выделяет три рода связей, фундаментальные различия между которыми учитываются в гносеологии.

Феноменология познания трактуется Э. Гуссерлем как интеллектуальная структура, которая может найти применение в философских науках, в том числе и в эстетике. Она вписывается философом в процесс теоретической реконструкции основания познания, призванной ответить на вопрос: каким надлежит быть сознанию, чтобы установились эстетические связи?

Итак, книга Н.А. Кормина – убедительный пример развёрнутого философского исследования, которое посвящено одной эстетической категории, но при этом раскрывает глубины философской рефлексии в широком диапазоне.

Нить судеб, событий

Клюканов Игорь. Сообщение и забытие. М.,  СПБ, Центр гуманитарных инициатив  2018, 288 с.

Клюканов Игорь. Коммуникативный Универсум. М. РОССПЭН, 2010, 256 с.

Книги И.Э. Клюканова, посвященные массовой коммуникации, резко отличаются от массива работ, посвященных этой теме. Они не содержат анализа идеологических кампаний, рассуждений об эффективности манипулирования общественным сознанием, о том, «как наше слово отзовется». Читая одну главу, трудно предположить, о чем пойдет речь в другой.  Общая тема – ясна. Речь идет о теории коммуникации, одной из областей современного знания. Автор, само собой понятно, касается принципов межкультурной коммуникации, взаимодействия теории коммуникации с семиотикой, теорией информации, теорией перевода.

Но главное в книге – свободная философская рефлексия. В ней оригинальные оценки Аристотеля, Платона, Канта,  Фуко, Бахтина. Неожиданные параллели. Смелые предположения. Мы не знаем, к примеру, как называлась бы книга, какую написал бы в наши дни Маркс, став советником Всемирного банка по вопросам макроэкономики. Но готовы представить его автором аналитических обзоров для совета директоров. Что стоит предположить, что сочинение Маркса называлась бы не «Капитал», а «Коммуникация».

Многие исследователи считают коммуникативные экспертизы междисциплинарной областью знания. Автор понимает, что данное поле изучения неотделимо от кризиса. Но начинает свои рассуждения с темы человека. В результате собственно антропологическим проблемам в книге уделено достойное место. Об этом сказано уже в аннотации к исследованию: «Книга посвящена осмыслению сообщения, которое рассматривается не как процесс передачи информации и ее результат, а как источник и природа изменчивого бытия. Понятно, что наука, которая претендует на самостоятельное и самодостаточное исследование своего объекта, так или иначе имеет дело с сообщением. Каждая наука является в какой-то мере коммуникативной  наукой, поскольку рассматривает  сообщение: как природное явление  (естественно-научная мысль), как переписывание того, что значит быть человеком (гуманитарная мысль), как тягу повсюду быть дома (философская мысль). Отдельно внимание уделяется так называемой науке о коммуникации, задачу которой можно видеть в осмыслении любого объекта как сообщения всех наук: в идеале речь идет о попытке найти точку слияния физики и метафизики, т.е. «вспомнить все».

Однако путеводная мысль И. Клюканова – человек. Кризис европейских наук Э. Гуссерль объясняет забвением антропологического принципа науки. По его мнению, у нас нет строгой науки о человеке. Есть «богатые и плодотворные науки, относящиеся к духовному и человеческому царству, но это все эмпирические науки. К ним относится история, психология, социология и др.. Нам же необходима априорная наука, так сказать matesis духовного и человеческого».  Но у нас отсутствует научно развитая система чисто рациональной истины, коренящейся в сущности человека», которая внедрила бы новый метод рациональности, способный прояснить всю эту эмпирическую фактичность.

Но что означает призыв к созданию строгой априорной науки для наук о человеке? По мнению, Гуссерля, философ стремился преодолеть позитивизм и построить чистую науку, вынося за скобки  при этом всю сферу человеческих интересов, идеологий, бюрократических структур и т.д. Усилия Гуссерля не принесли желаемых результатов. Но он не одинок. Феноменология Э. Гуссерля, археология знания М. Фуко и коммуникативное действие Ю. Хабермаса направлены на преодоление кризиса как результата некоей аномалии, которая не укладывается в рамки нормальной науки. Науке о коммуникации вряд ли грозит какая-то опасность со стороны кибернетики или семиотики: ее основная проблема является внутренней. Она в неспособности справиться со своим собственным наследием. В частности, Ж. Делёз и Ф. Гваттари задаются вопросом, где та земля, та почва, на которой может развертываться территория коммуникативных исследований?

И. Клюканов ищет возможность обратиться к смыслу древнегреческого слова «кризис», понять, чем отличается античная версия от кризиса наук, который пытались разрешить Э. Гуссерль, М. Фуко, Ю. Хабермас? Здесь автору приходится дать обоснование существованию двух термином «коммуникация»  и «общение». Весьма поучительно обращение И. Клюканова к тем, которая в современной антропологии называется «новый натурализм». Несмотря на кажущуюся заманчивость  таких идей, по мнению И. Клюканова,  рассматривать  сообщение как естественно-биологический процесс вызывает сомнения. С естественно-научных позиций сообщение изучается как объект, существующий независимо от исследователя. Классическая генетика исходит из убеждения, что поведение человека определяется генами как единицами наследственной информации. По мнению Т. Клюканова, коммуникацию можно не только объяснить,  но и улучшить за счет перестройки генетического материала. Он полагает, что есть возможность отталкиваться от био-психической организации человека. Сообщение природы и человека носит не только пространственный, но и временной характер.

Тело человека находится не только в рамках определенного социума, но и в постоянном магнитном поле Земли. К сожалению, классическая наука открывает мертвую, пассивную природу, поведение которой можно сравнить  с автоматом. Между тем так называемый невидимый мир – это мир, в который мы не проникли и не установили с ним связь, поскольку его масштабы слишком малы или же чрезвычайно велики.

Но И. Клюканов прав: чаще всего наука о коммуникации рассматривается как социальная наука. Не случайно истоки социальной теории можно обнаружить в произведениях Платона и Аристотеля. Государство уже противополагается природе. В Новое время формируется идея личности, а с ней все более осознается возможность противоречий между гражданским обществом и государством. По мнению И. Клюканова, в основе общетеоретических положений , при помощи которых осмысливается социальная природа коммуникации лежат такие понятия, как «воздействие, обмен, интеракция, порядок, система, научение,  власть, нормативность и справедливость.

Разумеется, после работ В. Дильтея, представление о человеке как духовном существе меняет вектор исследования. На сообщение нужно смотреть не только как социальное явление, но и как  на явление культуры. Весьма значимы рассуждения автор монографии о состоянии гуманитарных наук. Специфика гуманитарной мысли  заключается, отмечает И. Клюканов,  в парадоксальности своего объекта и его научного осмысления. Объект гуманитарных наук – сам человек как субъект, точнее человеческий дух. Человек может исследовать себя лишь самовыражаясь,  то есть по сути дела выходя за собственные пределы Соответственно,  по мысли автора, постижение человеческой жизни  во всей ее бытийной  полнозначности требует внимания ко всем ее проявлениям, природа которых заключается в их неповторимости, неповторяемост.

Весьма актуальная тема – риторика. Известно, что Платон критически относился к риторике, поскольку она направлена лишь на убеждение большинства, а не поиск истины, которая составляет суть диалектики. Новая риторика стала рассматривать сообщение как более сложный процесс. Границы неориторики очерчены не строго. Слово тесно связано с соматикой. Для многих удивительно,  семиотику можно рассматривать как науку о возникновении  симптомов и синдромов заболеваний внутренних органов. Не удивительно, что в так называемой  коммуникативной теории используются многочисленные семиотические идеи.

Представляют ценности и размышления И. Клюканова о герменевтике. Она позволяет расширить этногеографию коммуникации. Понимание иного и себя как «слияние горизонтов» не означает полного признания себя иным, т .е. отождествление  позиций, поскольку сообщение всегда предполагает различия, индивидуальные опыты. Каждый гуманитарный взгляд на коммуникацию представляет собой своеобразную версию того, как воссоздается  живой мир культурных смыслов. Привлекает внимание и раздел о философии. Прав И. Клюканов: потенциал критического метода И. Канта трудно оценить в полном объеме, поскольку есть ряд положений, с которыми, по первому приближению, трудно согласиться.

И. Клюканов придает большое значение феноменологическому методу. Он представляет собой поистине научный подход.  Справедлива мысль И. Клюканова о том, нельзя выявить жизненный мир человека, опираясь, например, на риторический анализ или герменевтическую интерпретацию текста. Если мы хотим науку со всей строгостью, то следует подойти к ней феноменологически. Все знания опираются на «почву  постулатов, на наше общение с миром. Идеал такого общения – это полное влияние, отождествление себя с миром: именно к этому идеалу мы пытаемся подойти  в конкретном акте сообщения. Идеал такого общения  - это полное слияние, отождествление себя с миром. Феноменологический метод не разъяснение предустановленного бытия. Философия не есть отражение предустановленной истины, это, как и искусство, осуществление истины.

Автор монографии оспаривает представление о том, том, что лишь результаты экспериментов должны быть признаны научными, поскольку имеют опытный характер. Но возможно ли забывать о философской составляющей естественно-научной мысли Физика сама по себе не способна продвигаться без философского руководства. Философия постулирует (монструирует) первоосновы бытия.

Не следует  игнорировать  роль генов в развитии и функционировании социальных систем. Итоговая мысль И. Клюканова: любая  проблема естественных наук служит философской проблемой. Отметим все же, что не все идеи И.Клюканова можно принять  безоговорочно. Н.А. Бердяев подчеркивал, что историю делают личности. Однако не каждый индивид есть личность. Спорно, что человек становится «личностью» в процессе социализации, усваивая различные функции и роли, регулирующие его отношения с другими людьми. Но хорошо социализированный индивид не обязательно личность. Напротив, чем больше личностей в обществе, тем слабее общество. Прочность социума зависит от средней массы людей, не претендующих на статус личности. И. Клюканов справедливо отмечает, что живыми могут быть  индивидуальные люди, а не личности. Ленин, к примеру, был живым человеком, но отнюдь не конформистом. Процесс интерпретации предполагает рефлексивное отношение исследователя к тексту и особенно к самому себе.

Заслуживают внимания размышления автора о преображении философии. Действительно, возникают новые обозначения направлений мысли, которые И. Клюканов рассматривает как не-человеческие: философия предстает в терминах «эко-», «зоо-» , «метерео-», а чаще всего  чрез «био» и «гео». Автор монографии отмечает, что именно с этих позиций (особенно «гео-») разрабатывают философию Ж. Делёз и Ф. Гваттари. «Мысль»  – это не нить, натянутая между субъектом и объектом, не вращение первого вокруг второго. Мысль осуществляется через скорее через соотношение территории и земли.

И. Клюканов изучает феноменологию коммуникации. Однако его подход к проблеме лишен узости. Для уточнения собственной концепции он использует различные области знания. Его работа, безусловно, носит новаторский характер. Избегая профессионального кретинизма, автор монографии обнаруживает энциклопедический подход к теме. Так называемая наука о коммуникации пытается «вспомнить все», т.е. найти точку слияния физики и метафизики. По словам И. Клюканова,  сообщение – это наша плоть: всегда одно сообщение, одно тело, один мир. Книга, безусловно, является событием не только в теории коммуникации. Она прежде всего философична.

Был смех наш искренний, поскольку был невинный…

Рязанов Эльдар. Встречи и беседы, университетские тексты. СПб.: СПбГУП, 2017. 584 с. с илл.

Эльдар Рязанов при жизни заслуживал высокого определения – мэтр. Он был выдающимся мастером отечественной комедии и за свою творческую жизнь открыл и поддержал множество молодых талантов. Официальное признание долго обходило режиссёра стороной, если не считать, что в 1983 г. он получил приз Всесоюзного кинофестиваля за вклад в развитие советской комедии. Но Э. Рязанов добился того, что в жизни каждого настоящего художника оказывается главным – всенародной любви и уважения, о чём свидетельствует неубывающий интерес зрителей всех поколений к его творчеству.

Эльдар Рязанов был Почётный доктором Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов. Изданная книга – дань памяти и признания выдающегося российского кинорежиссёра, народного артиста СССР Э.А. Рязанова. В ней Эльдар Александрович делится своими воспоминаниями о том, как создавались его замечательные фильмы, о друзьях и коллегах, с которыми довелось работать и общаться в течение долгой и насыщенной творческой жизни. Художник размышляет о ситуации в отечественном кинематографе, о роли искусства в современной жизни, о состоянии российского общества.

Книга открывается вступительной статьей председателя Учёного совета Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов А.С. Запесоцкого на церемонии вручения докторской мантии Эльдару Александровичу Рязанову 25 мая 2000 года. Автор отмечает, что мастер не знает рецептов лёгкой жизни. Наоборот. При всём своём жизнелюбии и светоносности натуры, иронично-улыбчивый, может остудит голову безоглядного оптимизма горькой истиной: «Человек с умом и талантом обречён». Но обречён не только на муки, но на преодоление любых препятствий на своём пути.

В книге читатель легко обнаружит ряд сюжетных линий, историй, когда герой оказывается в переплёте немыслимых драматических событий. Об этом рассказывает он сам и те люди, которым довелось работать с режиссёром. Именно благодаря уму и таланту, не прогибая спины, Э.А. Рязанов остаётся верным себе, своей правде, добру и справедливости.

Александр Запесоцкий отмечает, что «по складу своего художественного дарования Эльдар Рязанов – поэт. Достоверность бытия своего времени он пропускает через душу, через “магический кристалл поэзии”. Искусства долговременного, где быстротечное, обыденное сочетается с вневременным, вечным, где воплощённое в искусстве кино выражает многозначный смысл, обращённый и к будущему. В его фильмах – такая важная сегодня полнота и многообразие человеческих чувств: от великого до смешного, от энергии заблуждения до радости узнавания близких душ в неожиданных встречах, необычайных обстоятельствах, где есть место и печали, и искромётному юмору» [2, с.12].

Составитель труда Э.В. Абайдуллина собрала ценнейший материал, который теперь уже носит характер документа, исторического события. Собраны многочисленные интервью, в которых встречаются неожиданные подробности жизни и творчества, суждения о гранях творческого процесса. Во всех беседах Э.А. Рязанов обнаруживает ум, нетривиальность восприятия мира и его событий, глубину душевных состояний. Сергей Шолохов отмечает поэтический дар кинорежиссёра. И здесь поражает своей карнавальностью создание стихотворных шедевров и талантливая игра авторством, ведь Э.В. Рязанов приписывает рождённые им поэтические строчки известным поэтам. Розыгрыши удаются на славу. Стихотворение «У природы нет плохой погоды» он приписал английскому поэту XVIII ‑ начала XIX века. Песню «Вокзал для двоих» приписал Давиду Самойлову. Романс в «Жестоком романсе» Юнне Мориц.

В беседе с Леонидом Репиным Э.А. Рязанов размышляет о нелёгкой истории нашей страны. Ордынское иго на 300 лет задержало развитие юмора и весёлости в народе. Поэтому у нас в это время не появились Рабле, Вийон, Давило и крепостное право. Вот почему вопрос «Почему мы редко смеёмся?», по мнению Э. Рязанова, сложный, и корни его уходят глубоко.

Интересны и поучительны отрывки из статей Э.А. Рязанова. Он, в частности, пишет: «Вертовские традиции были позабыты. Никому не приходило в голову использовать скрытую камеру. Но если кого-то сняли небритым или плохо одетым – эти кадры выбрасывались ещё при монтаже. У наших кинохроникёров образовался совершенно противоестественный для репортёра инстинкт. Если во время съемки оператор видел через глазок камеры какой-то непорядок, ну, например, начался пожар, перевернулась машина, возникла драка и т.д., он автоматически выключал камеру, прекращал съемку, он знал, что это не пойдёт, зачем зря тратить пленку. Тогда как любой западный хроникёр, повинуясь нормальному журналистскому инстинкту, в подобные моменты автоматически включал киносъёмочный аппарат» [7, с.314].

Рассказ о съёмках И.М. Смоктуновского – красноречивое свидетельство любовного отношения к актёру, к таланту, к его судьбе. «Конечно, на Смоктуновского произвело впечатление, что режиссёр приехал далеко, в скверную погоду и нашёл его в этом заброшенном поселке. Но главное – ему нравилась роль Деточкина, ему действительно хотелось её сыграть. Однако чувствовал он себя больным и снова отказывался. Я уговаривал как мог. Я уговаривал, что в случае необходимости мы перенесём действие фильма из Москвы в Ленинград. Мы создадим ему царские условия для работы. Я не скупился на посулы и обещания. Я не врал. Я и впрямь собирался облегчить ему жизнь. Я видел, что Иннокентий Михайлович нездоров и очень переутомлён» [там же, с.330].

Весьма неожиданные подробности содержатся в отрывке из книги «Неподведённые итоги». «Наш курс набирался и вёл Григорий Михайлович Козинцев, уже тогда бывший классиком советской кинематографии. Его творчество мы изучали по истории кино. Он являлся одним из авторов, вместе с Л. Траубергом, знаменитой “Трилогии о Максиме”, одним из создателей “Фабрики эксцентрического актёра” (ФЭКС), фильмы которой гремели ещё в двадцатые годы. Козинцев знаменитый шекспировед, театральный и кинематографический режиссёр, маститый педагог, казался нам человеком почтенного возраста. И только потом мы поняли, что в это время ему было всего-навсего тридцать девять лет» [там же, с.354-355].

Работоспособность Э.А. Рязанова просто поразительна. В 1980 году он снял сатирическую комедию «Гараж», телефильм «О бедном гусаре замолвите слово», в 1983 – «Вокзал для двоих», в 1984 – «Жестокий романс». Отношение к историческим фактам и текстам классиков у Рязанова одинаковое, он даёт их собственное прочтение. И в то же время умеет передать своеобразие нравов определённого времени, отражая самые разные стороны жизни людей далёкого прошлого.

Дороги подробности, сообщаемые Э.А. Рязановым. Вот, к примеру: «И вот однажды осенью сорок шестого года на четвёртый этаж с трудом поднялся и, задыхаясь, вошёл в аудиторию очень старый, как нам казалось тогда, человек. (Через два года, когда его не стало, мы с изумлением узнали, что он умер всего-навсего пятидесяти лет от роду.) Это был Эйзенштейн. Тот самый Сергей Эйзенштейн, живой классик, чьё имя уже овевала легенда» [там же, с.364].

А вот серьёзные профессиональные размышления. Э.А. Рязанов пишет: «Документальное кино тех лет не имело никакого отношения ни к жизни, ни к документу, ни к правде. Обожествлялся великий вождь, воспевалась зажиточная жизнь народа, всячески создавалось на экране ощущение постоянного всенародного праздника. Но наивно думать, что всем этим безудержным славословием занимались в искусстве и литературе циничная банда подонков. Всё было сложнее – сплав веры и страха, честолюбия и слепоты, окружавший всех массовый психоз, «железный занавес», отрезавший СССР от Запада, могучие, ежедневные залпы вранья из всех средств массовой информации. В конечном счёте деформировались все человеческие ценности и критерии» [там же, с.371].

Ценность книги в том, что он свободна от сусальности, от вранья. Создавая «величественный» образ режиссёра, составители сообщают нам отрывком из книги «Неподведённые итоги» о том, что Э.А. Рязанов не обладал музыкальным слухом. Отсюда ряд комичных эпизодов. По иронии судьбы первыми художественными фильмами Рязанова оказались ревю и музыкальная комедия. «Композитор, несомненно, является одним из авторов фильма, а в музыкальной ленте его роль возрастает необычайно. Я убеждён в том, что музыка и песни Анатолия Лепина во многом способствовали бурному приёму “Карнавальной ночи” у зрителей. Песни “О влюбленном пареньке”, “Танечка”, “Пять минут”, “Хорошее настроение” легко запоминались, создавали праздничное настроение зала. Талантливый композитор наполнил фильм также прекрасной инструментальной музыкой, зажигательными танцевальными мелодиями» [там же, с.381-382].

Великолепный сюжет – Э.А. Рязанов и телевидение. Стоит прислушаться к профессиональным замечаниям Эльдара Александровича: «Но телевизионный экран обладает удивительным качеством – он как бы раздевает человека, обнажая его глубокую сущность. И если ты злюка, как ни прикидывайся добреньким, ничего не выйдет. Твоё притворство будет видно всем. И если ты глуп, то какие мудрёные слова ты не станешь “загибать”, за них ты всё равно не спрячешься. И если ты самодоволен и надменен, то никакая игра в застенчивость и скромность не поможет. Объектив камеры беспощаден. Он вытаскивает наружу то, что человек пытается скрыть. Единственное средство спасения – оставаться самим собой – какой уж ты ни есть. По крайней мере экран не уличит тебя в лицемерии, двуличии! Нет ничего хуже, чем, обманывая, казаться лучше» [там же, с.400-401].

Творческая судьба Рязанова является как бы исключением из правил. Он сам признаётся: «Я в жизни никогда не делал того, чего не хотел. Ни тогда, ни сейчас». Правда, ему не всегда удавалось делать то, что он хотел. В своё время Э.А. Рязанов мечтал снять фильм «Мастер и Маргарита», «Иван Чонкин», «Сирано де Бержерак». Он даже уже вёл подготовку к съёмкам, но эти замыслы так и остались нереализованными. Последний фильм запретили за десять дней до начала съёмки, когда были уже потрачены огромные суммы. Но исполнитель главной роли поэт Е. Евтушенко выступил против вторжения советских войск в Чехословакию и оказался в числе неблагонадёжных. К чести режиссёра он не стал искать ему срочную замену и пожертвовал фильмом.

Некоторые художники меняются вместе со временем. Как правило, этот процесс медленный и мучительный, это, по мнению Э.А. Рязанова, естественное развитие для честного творца. Но нравственный пафос режиссёра завораживает. Иные, отмечает он, перерождаются мгновенно, ради выгоды. Тут уж приспособленчество. И в прессе наряду с людьми чистыми и честными выступают конъюнктурщики. Можно ли ждать от них справедливых оценок?

Оценивая книгу в целом, нельзя не сказать слов благодарности Александру Сергеевичу Запесоцкому. Он, несомненно, инициатор этой культурной акции, как и многих других. Не без повода сказаны А.С. Запесоцким слова: «Главный урок, который преподает всем нам Эльдар Рязанов, состоит в том, что человек может и должен сопротивляться обстоятельствам. В недрах самой жестокой и бесчеловечной системы должен суметь сохранить честность, личную честь и достоинство» [3, с.17-18].

Список литературы

  1. Адорно Т. Эстетическая теория. М.: Республика, 2001.
  2. Запесоцкий А.С. Призвание мастера – творить добро // Рязанов Эльдар. Встречи и беседы, университетские тексты. СПб.: СПбГУП, 2017.
  3. Запесоцкий А.С. Наш почётный доктор Эльдар Рязанов // Рязанов Эльдар. Встречи и беседы, университетские тексты. СПб.: СПбГУП, 2017.
  4. Клюканов Игорь. Сообщение и забытие. М., СПБ, Центр гуманитарных инициатив  – 288 с.
  5. Клюканов Игорь. Коммуникативный Универсум. М. РОССПЭН, 2010, 256 с.
  6. Кормин Н.А. В. Соловьев и Э. Гуссерль: импликация эстетического. Часть первая. Книга вторая. «Критика чистого разума»: трансцендентальные основания эстетического проекта. М.: Издательский дом «Академия», 2017. – 96 с.
  7. Рязанов Эльдар. Встречи и беседы, университетские тексты. СПб.: СПбГУП, 2017. – 584с.

 

Источник: Гуревич П. С.  Новые книги наших коллег //  Философская школа. – № 5. – 2018.  – С. 133–141. DOI: 10.24411/2541-7673-2018-10532